Джеймс Дуглас Моррисон

Notebook Poems

“Mana Man”

He gets them into the dark hour
By playing singing stories hypnosis
wilderness                                   the island
Led out of bondage                   (back there)
Viciously peeling fruit

Disguised as “Players”
command Performance

See-thru village
old hot forest of cars

cruel ambience
Leopard snake dance

swift lions of doubt
crouch in the window
& wait
for her to come
 
 

“Человек, наделённый властью”.

Он вводит их в тёмный час,
Наигрывая, напевая, истории, гипноз -
пустошь,                                                     остров.
Выведенные из рабства,                          (обратно)
Злобно обдирающие плод.

Замаскированные под “Игроков”,
командуют Представлением.

Прозрачная деревня,
старый жаркий лес автомобилей,

жестокая атмосфера,
танец Леопардовой змеи,

проворные львы сомнений,
пригнитесь в окне
и ждите,
когда придёт она.
 
 

do you have
straight jackets
for the guests
yes we do

У вас есть?

у вас есть
смирительные рубашки
для гостей?
да, есть.
 
 

When the still sea conspires an armor
And her sullen and aborted
Currents breed tiny monsters,
True sailing is dead.

Awkward instant
And the first animal is jettisoned,
Legs furiously pumping
Their stiff green gallop,
And heads bob up
Poise
Delicate
Pause
Consent
In mute nostril agony
Carefully refined
And sealed over
 
 

Когда спокойное море вынашивает планы бури,
А его медленные недоношенные
Течения порождают маленьких чудовищ,
Безмятежному плаванию приходит конец.

Неловкость на мгновение,
И вот первое животное выброшено за борт,
Ноги яростно ходят ходуном
В  своём скованном водой галопе,
И вздымаются головы.
Равновесие
Хрупко.
Пауза.
Примирение с участью
В безмолвной агонии ноздрей
Тщательно утончённой
И скрытой навек.
 
 

The original temptation was to destroy.
The Cliffs. The Road. The Walls.
Original heroism - to bluff the elements
of fire. To call creatures into the storm.
The original heroism was to fall. To ball.
The All. Natural man.

To participate in the creation.
To screw things up. To bring Things
into being.

The Crossroads where the car hides.
Lies. Resides. A meeting-place
of Worlds. Where dreams are made.
Where anything is possible. Demons
lie.

The car is still & chrome. The wood-pile.
Top of the pile. The heap. The graveyard.
Where metal is reduced to its common
mute elements. To be reborn. A tale
of rebirth in the wilderness. To become
chaos & come back.

2 spade chicks, or a king & queen,
comment from the balcony.

The types of society pass on the boards.
Microcosm in a thimble.
 
 

Первородное искушение - разрушать.
Утёсы. Дорогу. Стены.
Первородный героизм - обмануть огненные
стихии. Вовлечь тварей в бурю.
Первородный героизм был задуман ради падения. Развлечения.
Всего. Дикого человека.

Дабы поучаствовать в творении.
Дабы завинчивать гайки.
Дабы вдохнуть в Сущее
жизнь.

Перекрёсток, за которым скрывается автомобиль.
Возлежит. Обитает. Место встречи
Миров. Где создаются сны.
Где нет ничего невозможного. Демоны
лгут.

Машина - это лишь сталь и хром. Охапка дров.
Верхушка поленницы. Куча. Кладбище.
Где металл рассыпается до основных
безмолвных элементов. Чтобы возродиться. Сказ
о возрождении в пустыне. Дабы превратиться
в хаос и вернуться.

2 негритянские цыпочки, или король с королевой,
комментируют с балкона.

Типы общества проходят по подмосткам.
Микрокосм в напёрстке.
 
 

times change, damaged
cat’s blood rectify in haste
cactus furrows, wild
thrift catalog of grace

The chase bore inward
raise’d wet & westward shadows
To the strange trust
on the south bow

Augment pure shouter’s drawl
& light the candle
Night is comin’ on
& we’re outnumbered

By the waves, each soldier
bristling w/ his trowel
To search & claim us
Teach our burial

The mind works wonders
for a spell, the lantern breathes
enlightens, then farewell

Each shipmate oars to under-
stand & eyes unoptic strains
to hear:

We came from over here,
to over there
Then told we wonder
mindless to degree
Most seldom furls
in slumber, burns
begins a century
 
 

времена меняются, отравленная
кошачья кровь быстро восстанавливается,
бороздки кактуса, неистово
цветущий перечень изящества.

Погоня перенеслась вовнутрь,
подняла влажные, устремлённые на запад тени,
К странному пакту
на южном склоне.

Усильте характерную протяжённость речей горлопана
и зажгите свечу.
Наступает ночь,
и нас слишком мало.

В атакующих цепях каждый солдат
ощетинен сапёрной лопаткой,
Чтобы найти и опознать нас,
Руководить нашими похоронами.

Разум творит чудеса
ненадолго, огонёк души теплится,
загорается, а потом - прощай!

Каждый матрос гребёт, дабы по-
нять, и созерцает неподходящее для зрения, напрягаясь
дабы услышать:

Мы дошли оттуда
и вот туда.
Затем нам говорят, что мы скитаемся
без ума, в определённой мере
Большинство из нас редко сворачивается калачиком
во сне, сгорает,
начинает новый век.
 
 

Planes are groaning mothers
In our feeble insect wars.

Nylon condoms stream behind her Trojan
Warriors on their dreadful writhing flight.

Bailed out, sucked
from her metal belly,
one thin wire is left to prophecy return,
jump freely.

Swallowing air in the brief canal.
The ground leaps up like dogs
to snap, the field, & rolling pain.

Swamps, rice fields, danger.
Gunned down, over ten of them
struggling w/ the wet placenta

While some land back in oceans.
Skin-divers float, free-float,
in the uterus.

The sea is a Vagina which
may be penetrated at any point.
 
 

Самолёты - это стонущие матери
В наших примитивных войнах, войнах насекомых.

Нейлоновые презервативы тянутся за её троянскими
Воинами в их ужасном изломанном полёте.

Выпрыгнувшие с парашютом, высосанные
из её металлической утробы,
с одной лишь тонкой стропой, чтобы воскресить пророчество
в свободном полёте.

Глотающие воздух через узкий проход.
Земля подпрыгивает словно псы,
желающие цапнуть, поле и - раскаты боли.

Топи, рисовые поля, опасность.
Десятки из них застрелены
во время сражения с влажной плацентой.

А некоторые из них приводнились в океанах.
Плывут ловцы жемчуга, дрейфуют
в матке.

Море - это вагина, в которую
можно проникнуть в любой точке.
 
 

Ah, the rule was war, as friendship
faltered. Families quarrelled, as usual,
in their chambers. The race suffered.
We traveled. We left home & beauty.
Ah, into these ships, again, we hastened.
The creation of power is slow-wasted.
Borrowed fillings. Brace for the brine.
Heaven kept, hour dated. Winds fermented
madness & kept parlour rife & rancid.

Crews took leave of sour concubines
& habits. The sea is no place for a lady.
Lads larked & frolicked, pulvering waves
they would seek into the deep. Ark! Ark!
Cathay or Venice. Worlds beyond, &
Worlds after.

This story has no moral.
Trust not sleep or sorrow.
The fife-man croons the lull to wake
& Brings strong soldiers to a windy beach
 
 

А, правило было: война, если дрогнула
дружба. Семьи, как водится, ссорились
в своих квартирах. Раса страдала.
Мы уходили. Мы оставляли дом и красавицу.
Да, мы опять торопились к этим кораблям.
Власть сильных мира сего медленно рушится.
Фарш, взятый взаймы. Оковы для пучины.
Небеса хранили, час просрочен. Ветры взбаламутили
безумство и поддерживали в покоях изобилие и гниль.

Команда оторвалась от опостылевших любовниц
и привычек. Море - не место для дамы.
Парни проказничали и резвились, разбрызгивая найденные
ими волны своим погружением в пучину. Ковчег! Ковчег!
Катей или Венеция. Дальние Миры и
Миры будущего.

В этой истории нет морали.
Не доверяйте сну или печали.
Дудочник играет, чтобы разбудить тишину,
и Приводит могучих воинов на берег, открытый ветрам.
 
 

India ink, ink of India
There are no more rich colors
Black neon, blocks away,
Escapes back smooth
in the desert sea.

There’s an appearance of sweat
on Italian silk skin.
Slap the rude face, & twist
into the doorway.

Then reappear, w/ drums & glass
in jewels of laughter as one
called “The Gladiator”,
Hair claimed by flame of fire

(Insulting to be back.
The dreaded, dismal day.)

Jail is a pussy coil,
dry as meat, dog-faced,
clever.

(Handsome dog & the shot gun eye.)

We leap the wall, dog & I,
To hang choking on fence collar chain.
Mate follows leap to suffer
String-throat, hollow, madness cry.

(In this “hollow” we were born.)

Mexican Khaki, the green womb.
Distrust all lovely words like green & womb.

(Obey the father.
Run.)

Escape back into the landscape,
dry as meat, dusty, narrow.

Dog licks shit
Mexican girl whore sucks my prick.

(Open windows on the town.
Open pores on foreign air.)

The car rasps quiet.
Motor destroys itself on rotten fuel.
The pump is ill.
The hose has a steel nozzle.
 
 

Индийские чернила, чернила из Индии.
Нет более ярких цветов.
Чёрный неон, в нескольких кварталах отсюда
Ускользает беспрепятственно
в пустынное море.

На итальянской шёлковой коже
появляется пот.
Дай пощёчину невеже и метнись
в дверной проём.

Потом под барабанный бой войди снова - с бокалом,
в драгоценностях смеха, как тот,
что звался “Гладиатор”,
Волосы пострадали в пламени огня.

(Возвращаться - оскорбительно.
Ужасный, мрачный день.)

Тюрьма - это спираль влагалища,
сухая, как мясо, с собачьей мордой,
умная.

(Милая собачка, и зрачок в обрезе прицела.)

Мы перепрыгиваем через стену - пёс и я -
только для того, чтобы, задыхаясь в ошейнике, повиснуть на ограде.
Приятель бросается следом, чтобы пострадать -
Удавка, пустота, безумный крик.

(В этой “пустоте” мы родились.)

Мексиканское хаки, зелёное лоно.
Не доверяй сладким словам. таким как “зелёное” и “лоно”.

(Слушайся отца.
Беги.)

Снова сбеги на природу,
бесстрастную словно мясо, пыльную, тесную.

Пёс лижет дерьмо.
Молоденькая мексиканская шлюха сосёт мой член.

(Открой окна в город.
Открой поры для иностранного воздуха.)

Машина монотонно дребезжит.
Мотор разрушается от плохого топлива.
Насос барахлит.
У шланга стальной наконечник.